Смех, нарисованный сквозь слезы

Об уходящей в прошлое профессии карикатуриста рассказывает живой классик своего жанра новосибирский художник Владимир Степанов. 

ВЛАДИМИР Степанов, как многие новосибирские художники, самоучка: закончил Новосибирский электротехнический институт, но с 1978 года, когда ему было уже 27 лет, начал работать сначала ретушером, а потом художником в редакциях новосибирских газет и журналов «Вечерний Новосибирск», «Советская Сибирь», «Земля Сибирь», «Континент-Сибирь», «Эксперт-Сибирь». В начале 90-х немного посотрудничал и с «Новой Сибирью». В эпоху расцвета бумажной прессы публиковал свои работы во многих центральных изданиях, таких как «Аврора», «Журналист», «Известия», «Комсомольская правда», «Крокодил», «Литературная газета», «Огонек», «Правда», «Рабочая трибуна», «Смена», «Собеседник». Успешно участвовал в многочисленных международных выставках, был в жюри восьми международных конкурсов, его работы находятся в музеях карикатуры в Варшаве и в «столице юмора» Габрово, в различных фондах, институтах и частных коллекциях.

— Владимир Григорьевич, ты вот всегда настаивал на том, что юмор всегда был, есть и будет. Но времена меняются, у молодого поколения теперь свои современные шутки, свое современное искусство, нам не всегда понятное.

— По-моему, тут проблема вовсе не в поколениях, а в самом юморе и искусстве. Так вот, что касается этого самого Contemporaryart. Однажды я ходил по залам Московского музея современного искусства, который на Петровке…

— Хозяйство Зураба Церетели?

— Да, часть экспозиции там из его личной коллекции. Так вот, зашел я там в одну большую комнату и просто обалдел: на помосте лежат несколько огромных трехметровых как бы куриных яиц — прямо до потолка достают, а несколько разбитых внизу валяются. И я вдруг почувствовал себя маленьким цыпленком, который только что вылупился как раз из этой скорлупы. Потрясающее ощущение. А в другом зале с потолка свисает рукотворное солнце диаметром метра три с лишним, состоящее из лучей, постепенно сужающихся. И благодаря освещению эта конструкция сияет, как солнцу и положено. А сделано все это из макарон. В центре толстенные, в них вставлены чуть потоньше, и так далее — вплоть до спагетти, изображающих солнечную корону. И вот эти полутораметровые лучи прямо завораживают, знаешь ли. Гляжу: а все это, оказывается, Леня Тишков сделал!

— Бывший карикатурист, который слегка шизоидные картинки рисовал?

— Ну, он давно уже известнейший художник-график, отличный иллюстратор. Леня — он настоящий поэт, концептуалист и мифотворец, стоит вспомнить, к примеру, его проект «Частная луна»… Это все я веду к тому, что именно такие вещи я готов назвать настоящим современным искусством. Я иногда смотрю на разные инсталляции молодых художников и удивляюсь: в них нет никакого серьезного подтекста и сами идеи слабенькие — таких любой художник-карикатурист может наклепать за один вечер сколько угодно. У него на бессмыслицу давно мозги заточены, но он не создает вокруг своих работ атмосферы многозначительности и проникновения в какие-то высшие сферы. Я, например, на некоторых выставках чувствую себя пацаном, которому надо бы крикнуть, что король-то голый, но вот воспитание мое не позволяет. Все это не то мистификация, не то шарлатанство чистой воды.

— Леонид Тишков действительно отличный график. Но начинал-то он, позволю себе напомнить, с карикатур.

— В 70-е годы в СССР самыми знаменитыми карикатуристами были так называемые «Три Тэ» — Тюнин, Теслер и Тишков. У всех троих было вполне парадоксальное мышление.

— Можно подумать, что у тебя не такое, Володя! Твои рисунки и офорты всегда отличались многозначительностью и не самым простым философским подтекстом.

— Скажу тебе так: народ у нас совершенно не разбирается в искусстве, ничего в этом не понимает, но все же тянется. Я и сам-то, поскольку начитался разных книг, просто принимаю ту или иную точку зрения, которую излагают люди, более понимающие в этих сферах. Максим Кантор, например.

— Ты про «Рынок пожирает искусство» и подобные тезисы?

— Вон, у меня на стене висят десять заповедей Сальвадора Дали. Его в советское время представляли как шарлатана, но заповеди очень даже правильные. К примеру: «Художник, не бойся стремиться к совершенству — все равно его никогда не достигнешь!» Или: «Сначала выучись рисовать и писать красками, как старые мастера, а затем можешь делать, что хочешь».

— На тему нашей беседы у него еще было: мол, художник, если ты считаешь, будто современное искусство превзошло Вермеера и Рафаэля, то и бог с тобой, оставайся в блаженном идиотизме.

— Художник должен много книжек читать, заниматься самообразованием. Вот я, к примеру, в 85-м году почувствовал, что просто уперся головой в потолок: толком не понимал, что происходит, но чувствовал, что дошел до предела своего развития. И мне повезло, что именно в этот момент я поехал на творческую дачу Челюскинская в Подмосковье, и там я начал общаться с людьми, беседовать, что-то обсуждать. Там я познакомился с множеством интереснейших художников — с Виктором Чижиковым, например…

— Это тот, что олимпийского мишку придумал?

— И он, и другие отличные художники показывали, как они работают... Ведь лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. И в итоге я понял, к чему стремиться, увидел свои перспективы, перескочил через какой-то внутренний барьер.

— У тебя есть несколько очень здорово сделанных офортов. Как художнику-карикатуристу пришло в голову связаться с такой сложной технологией?

— В «Вечерке» я ведь когда-то занимался ретушью фотографий и много работал с негативами. Поэтому «обратное» изображение для меня не представлялось никакой тайной.

— Научился видеть черное — белым, и наоборот?

— Ну конечно. Вот как раз на творческих дачах я и попробовал делать офорты. Не хочу хвастаться, но в конце концов ребята мне сказали: «После тебя не будем мы больше этим заниматься, потому что у нас это любительство чистой воды». Вот только зубы я на этих дачах себе испортил…

— Завистники, что ли, побили?

— Ты вот смеешься, а тут нет ничего забавного. Народ ведь у нас всегда был безалаберный, вот и на Челюскинской творческой даче в лаборатории, где мы цинк травили кислотой, такой кавардак был! Народу много, в спешке никто за собой  пролитую на пол кислоту не убирает, все вокруг в кислоте, она прямо в воздухе разлита. Сидишь и чувствуешь, что во рту у тебя не слюна, а кислота… Если у тебя в зубах хоть самая маленькая микротрещина — все, начинается разрушение.

— Примерно та же история, что и с Советским Союзом, если мыслить метафорически. Кстати, скажи, Володя: ты ведь не из той категории людей, которые считают, что при СССР жить было лучше?

— Ты опять иронизируешь, а ведь членам Союза, конечно, было лучше в материально-техническом смысле. И за мастерские платить не нужно было, и в дома творчества время от времени командировали, на все готовое.

— Сейчас искусство пожирает рынок, а тогда пожирала идеология. Хотя в итоге рынок, кажется, сожрал и идеологию.

— Существует известное высказывание, что мудрый правитель, приходя к власти, не в последнюю очередь уделяет внимание развитию науки, искусства и ремесел. Наш Путин какое-то время назад мне казался человеком государственным, а теперь в этом я как-то разуверился.

— Но ведь после развала СССР ты за десять лет объездил всю Европу, стал победителем чуть ли не сотни конкурсов. Это ведь было приятнее, чем сидеть невыездным на творческих дачах?

— Ну, во-первых, не сотни, а сорока…

— А в XXI веке конкурсы что, прекратились?

— Ты знаешь, Саша, они, конечно, проходят, но интерес к ним я постепенно потерял по той же причине, связанной с непрофессионализмом. Первые призы получают работы уже не просто вторичные, а третичные и четверичные. В жюри теперь может сидеть кто угодно, вплоть до мэра города, только не художник, ну, еще играют роль и особенности национального восприятия.

— За что в Японии Гран-при получил рисунок с котом, сползающим по стене с крыши, ты так до сих пор и не понял?

— Да, я уже как-то раз приводил этот пример… Загадкой для меня осталась и карикатура, чуть не победившая на конкурсе в Польше, на которой один туземец говорит другому: «Что ни католик, то поляк!» Рядом действительно стоял поляк в военной форме, но в чем состоял восторг польской публики, так и осталось тайной. Только благодаря упертой позиции трех членов жюри, куда и я входил, эта работа получила не Гран-при, а просто первое место.

А в 86-м году самая тиражная газета в Японии «Ёмиури симбун» проводила конкурс, на котором Гран-при 20 тысяч долларов получили какие-то два пацана из Подмосковья: на картинке была изображена карандашная точилка в разрезе, внутри которой сидели две маленькие крысы и зубами затачивали карандаш. Я бы такое просто поленился бы рисовать, подобных шуток уже было множество, да и вообще как-то не сказать, что смешно. Вот и пойди пойми этих японцев…

— Страшно подумать, сколько ты за свою жизнь видел карикатур.

— У меня в мастерской хранится 300 или 400 выставочных каталогов, и я в них, как ни странно, неплохо ориентируюсь. Это я вот к чему. Считается, что за всю свою историю человечество накопило всего 12 основных жизненных ситуаций. Понятно, что они используются и карикатуристами. И поскольку я варюсь во всем этом несколько десятков лет, то сразу вижу, есть в картинке что-то новое, или этот же сюжет я уже тысячу раз видел до этого. В связи с этой способностью мне часто звонят и спрашивают: было такое или еще нет?

— Зрительная память у тебя хорошая.

— Иногда я даже достаю с полки каталог, почти интуитивно ощущая, что именно в нем найдется тот самый сюжет.

— Значит, у тебя хорошая профессиональная память.

— Кстати, что касается профессионализма. Приведу тебе вот такой отвлеченный пример. Я с некоторых пор стал коллекционировать монеты и банкноты, в связи с чем поучаствовал недавно в одном нумизматическом аукционе, название которого по понятным причинам не стану называть.

И вот там я убедился в том, что специальные люди, которые этим делом занимаются, просто гонят вал, не вникая в саму суть процесса. Купил там красивейшую шведскую купюру в 50 крон в состоянии Uncirculated, с указанием года выпуска 2011—2014. Два дня мониторил — оказалось, что цена банкноты в два раза больше, а год выпуска у нее 1986-й.

— Да, просто какое-то дилетантское отношение к деньгам. Хотя новому веку вообще свойственно поверхностное отношение ко всему на свете.

— Согласен. Я не сказал бы, что у меня прекрасное образование, но я достаточно начитан. Поэтому мне кажется очень странным, когда выясняется, что взрослые люди, да еще и художники, не знакомы с какими-то элементарными вещами. Которые, казалось бы, должен знать каждый более-менее интеллигентный думающий человек.

— А если поконкретнее?

— Не так давно случайно узнал, что один мой знакомый — моего возраста — оказывается, не знаком со словосочетанием «Веселый Роджер». Выходит, что он сто раз слышал песню со словами «Вьется по ветру Веселый Роджер, люди Флинта песенку поют…», но не удосужился выяснить, что это за Роджер такой. Вот это мне совершенно непонятно — леность ума какая-то, что ли. Хотя бывают случаи просто патологические.

— С твоими знакомыми?

— Слава богу, нет. Как-то раз чисто случайно наткнулся в телевизоре на интеллектуальный конкурс «Дома-2». Ты не поверишь, какие там задают вопросы!

— «Кто такой Достоевский? — Политик или космонавт?»

— Нет, еще смешнее. Например: «Сколько будет семью шесть?» И человек не может ответить. А на вопрос «Кто был первой женщиной в космосе?» отвечают: «Гагарина»…

— Знаешь, мне тоже нужно немного подумать, сколько будет семью шесть. Информация ведь по жизни давно невостребованная, подстерлась в голове со времен института.

— Так они же все, в отличие от тебя, молодые!

— Вот, добрались, наконец, и до молодых, давай-ка их сейчас поругаем.

— Ты снова подшучиваешь, а я недавно в поезде метро прочитал стихотворение Ахматовой и так им проникся, что даже запомнил. Заканчивается вот так:

…Умеет так сладко рыдать
В молитве
тоскующей скрипки,
И страшно ее угадать
В еще незнакомой улыбке.

Все слова простые, а так между собой сочетаются, что возникает волшебство той самой настоящей поэзии. Кстати, я хорошо помню, что в советское время в книжных магазинах в отделе поэзии толпилось много народа: покупали и читали. А сейчас кто покупает и читает поэзию, скажи мне, пожалуйста?

— Сейчас миллионы поэтов выкладывают свои произведения в Сети.

— Ну да. А в это время в «Доме-2» поют: «Танцуй под Бузову, тряси своими арбузами!» Это как во втором законе термодинамики — энтропия возрастает. А народу нравится.

— Некоторым карикатуристам, конечно, везет, как, например, художнику Сергею Мосиенко, который нарисовал уже больше тысячи картинок на первую полосу «Новой Сибири»: ему дают уже готовые сюжеты. А тебе, насколько я знаю, обычно приходится их придумывать самому. Тяжело бывает работать с заказчиками?

— Самое страшное, когда заказчики сами не знают, что им надо. И еще боятся, что я нарисую совсем не так, как они хотят, хотя как они хотят, они сами не знают. Шаржи очень редко кто воспринимает адекватно, потому что каждый все равно хочет видеть себя красивым. Даже я, при всем своем индифферентном отношении, в глубине души хотел бы, чтоб меня изобразили как-то поблагороднее — я ведь себя в зеркало видел, знаю, что и меня можно нарисовать по-разному. Поэтому я всем заказчикам говорю так: «Могу нарисовать на вас чистый шарж с утрированными чертами лица — получится похоже, но обидно. А могу  сделать вежливый шарж с портретным сходством — будет симпатично». Однажды я нарисовал областного начальника МТС, держащего в руках логотип фирмы — огромное яйцо. При этом лицо у него по-начальнически серьезное и деликатно нарисованное. И это комичное несоответствие даже у меня смех вызывало, но вызывало и беспокойство на предмет реакции заказчика… Так и получилось: в итоге звонит мне посредник и говорит: «Можно, мы как-нибудь вместе с ним к тебе приедем и ты изложишь свое понимание юмора?»

— Ты ведь лет шесть рисовал для… ну, не глянцевого, но цветного журнала. А теперь на обложках журналов либо фотографии бизнесменов, либо какие-то коллажи, слепленные из клипартов. Что — сюжетов для рисунков больше нет?

— Художников давно всех поувольняли. Причем в Москве та же самая история. Один Тюнин рисует для какого-то французского издания.

— Да, ты когда-то в интервью уже приводил пример знаменитого журнала The New Yorker, где за рисунок на обложку тогда платили 10 тысяч долларов.

— Не знаю, сколько там платят сейчас, но, думаю, что по-прежнему — раз в сто больше, чем Тюнину.

— В последние годы ты совсем перестал ездить за границу по профессиональной надобности?

— В «нулевые» стал ездить реже — был в Швеции, на Кипре, какие-то работы тогда еще продавались. Цены на работы наших карикатуристов там стали совсем несерьезные, поэтому художникам моего уровня как-то даже унизительно отдавать за такие деньги качественные картинки. Грустно все это и неприятно. Когда-то каждая поездка сопровождалась всплеском эмоций, будоражила и психику, и сознание, появлялся стимул к работе. Но постепенно как-то все стало затухать, когда я начал понимать, что и там хорошо, и здесь, в общем-то, не так плохо. Все же зависит от твоего личного восприятия действительности. А считать плюсы и минусы просто нелепо. Ведь нигде не идеально.

— Там денег больше.

— Дело тут вовсе не в деньгах. Было бы у меня их много, я бы, наверное, радовался, а раз нет — я найду удовольствие в том, что мне доступно. И вообще, я думаю, глупо исторгать проклятья режиму, при котором живешь, надо принимать то, что есть. При Ельцине рисовали карикатуры про всех и про все, я тогда думал: «Какая же у меня прекрасная специальность! У меня работа будет всегда!» Ведь действительно, бывали времена, когда приходилось отказываться от весьма денежных предложений, можно было выбирать, какие издания тебе больше нравятся. А потом — раз-два — и все закончилось. Ни спроса, ни интереса.

— Похоже, что завершим мы разговор на теме профессионализма. Точнее, наоборот: кое-какие умные люди вроде твоего Максима Кантора называют XXI век эпохой засилья непрофессионалов.

— Что я могу сказать… Профессионалы всегда знали себе цену и поступали так, как им заблагорассудится. Вот, к примеру, Мишу Казаковцева медом не корми, а только дай ему в руки кисточку и поставь перед ним мольберт. И не надо ему никакой власти и славы, он в эти области даже на минуту не хочет соваться. У профессионала другие цели и приоритеты — делать то, что он умеет, и то, что любит делать.

Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»

Фото из архива Владимира СТЕПАНОВА