Валерий Кузнецов: Ощущаю себя под защитой ангелов

Известнейший новосибирский художник-керамист рассказывает о своих работах, фантазиях и тонкостях творческого процесса. 

БЫВАЕТ, что жизнь человека зависит от случая, после которого в одно мгновение может поменяться все. Всего лишь одно слово может определить судьбу, как это однажды случилось с мальчиком, который был не силен в точных науках: учитель просто посоветовал его маме не беспокоиться по этому поводу. Мальчик любил рисовать, детально переносил на бумагу все, что видел вокруг, вызывая всеобщий восторг. Остановить его было невозможно, поэтому оставалось лишь признать, что он особенный и со временем непременно скажет свое слово в изобразительном искусстве.

Так и случилось. Сейчас Валерий Кузнецов — художник-керамист, заслуженный работник культуры и искусств, член-корреспондент Петровской академии наук и искусств, член Союза художников России. Но начнем по порядку.

Керамические изделия несут тепло. Пройдя многоступенчатый сложный этап изготовления, они впитывают тысячелетнюю информацию, накопленную глиной, тепло рук мастера, его энергетику. Художник не просто лепит, он общается с материалом, разговаривает с ним, вникает в его особенности. Фантазия керамиста находит воплощение в пластичной субстанции, а потом, чтобы сохранить свою красоту навсегда, обжигается огнем. Потрясающая сложность изготовления объясняется и непредсказуемостью результата, ведь после обжига возникают изменения — как-то странно может повести себя глазурь или другой материал, поэтому разность между задуманным и полученным зависит от мастерства автора. Чем больше опыт, тем меньше возникает и разочарований.

Об этом и о многом другом мы разговариваем с нашим талантливым земляком.

 — Валерий Владимирович, сейчас проходит очередная юбилейная выставка ваших работ в Художественном музее под названием «EPISODE # 65». Вы также провели творческую встречу со зрителями, которая дополнила восприятие вашего творчества. Знакомство с автором создает дополнительный контекст, да и личное обаяние мастера рождает особый интерес к работам.

— Да, это так. В советское время встречаться с публикой было не только принято, но считалось обязательным. Сейчас это возрождается. Я всегда с удовольствием рассказываю. Особенно люблю отвечать на вопросы, порой самые неожиданные. Интересно формулировать то, о чем и сам еще не задумывался, это наталкивает на размышления.

— Давайте отмотаем пленку жизни назад, чтобы понять, как получилось, что Валерий Кузнецов начал рисовать. Кто первым заметил в нем неординарные способности? Ведь у мальчиков такое увлечение не столь популярно. А как же футбол, дворовые игры?

— Все это было. Я не был похож на педанта со скрипкой, который сидел дома и часами занимался. Рисовать я начал рано, когда все дети рисуют. Моя младшая сестра, Лена, тоже рисовала и показывала явные способности к этому. У нее получались изображения намного интереснее, чем у меня, но потом она это занятие оставила, а я нет. К тому же я всегда любил что-то сделать руками, что-то мастерить. На уроках рисования, если меня вызывали к учителю с альбомом, остальные ребята срывались с мест, чтобы посмотреть, что я нарисовал.

 — А родители поддерживали стремление к рисованию?

— Мои папа и мама были из простой крестьянской семьи. Никто из них ничем подобным не занимался, от искусства они были далеки. Мама, будучи портным высочайшей квалификации, имела изумительную, отменно развитую мелкую моторику. Эта уникальная способность передалась и мне. Учился в школе я далеко не блестяще. Как-то мама поговорила с моим классным руководителем. Та сказала: «Ваш мальчик удивительный. Его отличие от всех остальных очевидно, он особенный. У него гуманитарный склад ума, точные науки в жизни ему не пригодятся, а вот в рисовании он может проявить себя весьма заметно».

 — А ведь вас тогда могли сломать морально, ведь учителя часто придерживаются уравниловки среди учеников...

— Да, к сожалению, в нашей системе образования не было раздельного обучения детей по их предрасположенностям к точным или гуманитарным дисциплинам. И хотя родители меня в общем поддерживали, но определенную закомплексованность это развило во мне. Появилось стремление что-то доказать другим своими способностями. Когда я учился в педагогическом училище на художественно-графическом отделении, то я довольно быстро стал успешным студентом. Мне удалось проявить себя.

— А потом и знаменитая «Муха», которая называлась высшим художественно-промышленным училищем имени Мухиной, а ныне Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. А. Л. Штиглица...

— Да, мне порекомендовали поступать в художественный институт, в Мухинское училище в Ленинграде. Живописью я занимался много, фанатично, тогда еще керамики не было в моей жизни. Два года армии только усилили мое горячее желание. Когда не поступил с первого раза, я остался в городе и пошел на подготовительные курсы. В это время посетил много выставок в замечательных музеях. На одной из экспозиций познакомился с работами замечательного керамиста Михаила Копылкова. Я помню, как меня поразило то, что он делал. Особенно одно творение под названием Post Mortuum. Оно представляло собой распиленный поперек гроб, стоящий на темном фоне, через сгнившие доски которого проросли сказочной красоты цветы. Все это было выполнено с потрясающим мастерством. Я стоял у этой работы долго. Считывал смыслы и контексты. Это было утверждение новой, неведомой жизни, хотя мне было не ясно, что она таила… Я понял, насколько керамика уникальна, сколько она имеет средств выразительности, дает творческую свободу. То, что возможно в этом виде искусства, нельзя сделать ни в живописи, ни в графике, ни в скульптуре. И решил поступать на керамику.

 — Действительно, крутой поворот. И получив такое потрясающее образование, вы вернулись в Новосибирск.

— До этого еще успел поработать на керамическом предприятии в Ленинградской области.

— Как молодой специалист по распределению?

— Да, занимался внедрением новых образцов керамических изделий. Был, конечно, «мальчиком для битья», потому что комиссия, как правило, на таких производствах с трудом принимала новаторства. То, что предлагал я, было технологически сложно осуществимо. Это была общая ситуация на всех предприятиях, как я позже понял. Вечный спор между производством и разработчиком новых изделий.

— То есть вы копили опыт и нарабатывали мастерство в рутинных условиях?

— Я никогда не считал рутинными обстоятельства, не страдал от трудностей, они будили желание преодолеть препятствия и решить сложную творческую задачу. Я абсолютно счастливый в этом смысле человек, мне всегда нравилось то, что я делаю. Был случай, когда моя студентка задала мне вопрос о том, как обезопасить себя от той керамической вредности, какая, к сожалению, существует. Я ответил, что вреднее на автобусной остановке постоять 20 минут. Исключить вредность нельзя из нашей жизни. И тем, кто боится запачкать руки в глине, лучше этим вовсе не заниматься.

— Вы учили детей в школе искусств, а также в художественном институте на художественно-графическом факультете. Нравилось преподавать?

— Это было увлекательно. Я придумывал к каждому уроку новую тему, чтобы обязательно ученики что-то сделали. Потом накопилось огромное количество работ учеников. Никогда не ругал, а наоборот, действовал через поощрение, поддержку, спокойно советовал, где что-то можно подправить. Творческие люди чрезвычайно чувствительны, это я по себе знаю. Очень легко обидеть, отбить желание, посеять неуверенность в себе. А важно как раз создать творческую атмосферу на уроке. Поэтому я старался будить мысль, фантазию. К сожалению, я очень уставал. Это ведь большая моральная отдача.

— Верите ли вы в предназначение человека? Нужно ли ломать его желание, если путь, какой он выбрал, не принесет, возможно, ему каких-то материальных благ или будет очень сложным?

— Да, я верю, что предназначение существует. Мне, наверное, повезло, так как за мой период преподавания попадались талантливые дети. У ребенка нет страха перед полетом фантазии, нет рамок. Среди моих учеников, пожалуй, я могу выделить некоторых, судьба которых меня очень интересует в будущем. Кстати, была девочка, которая обладала талантами многочисленными: она блистательно училась, сочиняла какие-то литературные произведения, прекрасно танцевала и училась керамической лепке у меня. Ее даже выбрали для участия в «Дельфийских играх». С золотой медалью она вернулась домой. Если говорить обо мне, то я уверен, что должен был стать художником, поскольку изначально был рожден им. Много раз раздумывая, кем бы я мог быть волею судеб, каждый раз приходил к мысли, что вряд ли кем-то другим.

— В вашей мастерской все очень упорядочено, чисто, уютно, все располагает к полету фантазии. В углу отлеживается приготовленная к лепке глина — ждет с нетерпением, во что же такое прекрасное ее превратят. И печь для обжига тоже имеется.

— Я ее сделал сам. Полный цикл изготовления изделий проходит здесь, здесь и расписываю. Мастерскую я получил после вступления в Союз художников — мне предлагали несколько вариантов, но лучше всего подошел этот, в Нижней Ельцовке. Устройством занимался сам, с помощью сына.

— Поговорим о ваших персонажах и жанрах. На выставке представлены пласты, тарелки, объемные работы. Фантастические портреты с невероятно живыми глазами, абстрактная графика, к которой вы обратились, на несколько лет отодвинув керамику на второй план. Есть и чайники...

— Чайник должен сделать любой керамист. Этот предмет несет сакральный смысл. У меня они не имеют прикладной характер, чисто декоративный. Я играл с формой, постоянно делая эскизы, но вдруг подумал: а что, если меня запомнят только как «Валеру Кузнецова, делающего чайники»? Ярлык, невольно навешанный художнику, очень сложно убрать. Поэтому я пробую разное. В портретном жанре работал очень длительный период, но на данный момент тему портрета я для себя закрыл. Мне кажется, в этом жанре я сказал все.

— В вашем творчестве есть целые серии: короли, королевы, ангелы... Почему именно ангелы?

— Я в основном изображал всяческих дам, королей — таких существ, которые не из нашего мира, даже не с нашей планеты. Эти существа живут в моей голове. А однажды пришла мысль нарисовать ангела. Моя задача как художника — через свое искусство нести тепло и свет. Но моя техника не имеет ничего общего с иконописью. Я общался с теми, кто пишет иконы. Одна из таких художниц, глубоко верующая женщина, которая работает по строгим каноническим законам, как-то пришла на мою выставку. Она сказала, что мои работы, конечно, не иконы, но эти лики несут добро через средства выразительности, которыми я пользуюсь. А это не так-то просто. И рассказала случай из своей жизни, как она пыталась написать икону Богородицы. Раз пять она бралась это сделать, но никак не получалось. Что только она не пробовала, молилась, постилась... Но не выходит. И ей пришлось пройти определенное испытание в жизни, после которого она смогла сделать задуманное. И лик получился. Ведь что такое икона? И как ее нужно изображать? Она должна светиться, не отражать неправильных эмоций, не иметь никакой карикатурности, но и не иметь слащавости или излишней серьезности и грозности. Этого всего добиться очень и очень сложно.

— Врубель ведь потрясающе изобразил «Демона сидящего». Работа необыкновенной красоты, невозможно оторвать глаз. А кто такие тогда ангелы? Чем пленяют они?

— Демон — да, он был самым прекрасным и самым приближенным к Богу, но возгордился. А у ангелов свои методы. В канонических книгах они изображены без ушных раковин. С лентами вроде антенн. Считается, что они слышат не слова, а мысли людей. И я ощущаю себя под их защитой. Хотя все это осознать совершенно невозможно, сколько бы раз я ни брался на эту тему размышлять.

— Когда работа над определенным творением закончена, вы довольны результатом?

— У меня было иногда чувство полного удовлетворения после завершения. Я даже был горд, Валера Кузнецов создал совершенство! Но через очень короткий период времени я понимал, что можно было бы иначе изобразить. Вообще, если меня спросить, что мне не удалось в работах на моей выставке, то, думаю, это был бы очень длинный рассказ.

— То есть стремление к совершенству — главный двигатель в вашем творчестве. Но при этом совершенство является убегающим горизонтом. А идете ли вы за зрительским интересом?

— Никогда. Мало того, считаю, что художник, который не идет на поводу у публики, тому же самому зрителю и интересен. Как только ты подумал о том, что хотят от тебя увидеть, то уже ничего не получится.

— Во время творческой встречи вы упомянули о том, что в вашей творческой жизни опять зреют перемены. Но ведь у вас уже прошло грандиозное количество выставок, магазин «Добрянка» в ТРЦ «Эдем» имеет потрясающую трехтопочную русскую печь, украшенную изразцами вашей работы. Вы прошли этапы увлечения графикой, потом снова вернулись к керамике, да можно вспомнить и ваши литературные опыты.

— Сейчас у меня период разгона. В голове множество идей, они дозревают. Скоро это выльется в новый вид творчества. Хотя мыслей столько, что в одной жизни всего этого не осуществить.

— Талантливый человек не может не созидать, это его естественная потребность. Мало того, все одаренные люди в один голос говорят, что в период простоя они начинают болеть буквально физически, уходят в депрессию.

— Да, это так. Художник — это тончайшая психическая организация. Абсолютно тонкокожие люди, обидчивые и ранимые. Даже косвенно можно причинить им серьезную душевную рану.

***

Юбилейная выставка «EPISODE # 65» завершит свою работу через несколько дней, но можно еще успеть увидеть коллекции авторского фарфора и серии объемных вещей, в которых автор блистательно демонстрирует свое умение работать с фактурами и цветом.

Оксана ГАЙГЕРОВА, специально для «Новой Сибири»

Фото Анатолия ГРИЦЮКА