Однажды в Новосибирске: патефон, скрипка, сумочка и другие истории

12 мая на радио «Городская волна» (101.4 FM) прозвучал очередной выпуск «Вечернего разговора об истории Новосибирска». В студии побывали руководители отделов Музея Новосибирска — заведующая Музеем Калининского района «На Богданке» Алёна Овчинникова и заведующая музеем «Заельцовка» Татьяна Голубченко.

«Новосибирские новости» публикуют полную расшифровку программы.

8  мая 1924 года в  Ново-Николаевске начала работу Первая Сибирская краевая конференция РКП(б). Общесибирским руководящим партийным органом конференция избрала Сибирский краевой комитет РКП(б),  — Сибкрайком, который заменил в  этом качестве Сиббюро РКП(б). Первым секретарем Сибкрайкома избран Станислав Косиор.

А  10  мая участники конференции, и, в  их  числе, председатель ЦИК СССР «всесоюзный староста» Михаил Калинин, присутствовали на  митинге в  честь закладки здания городской электростанции, позже получившей имя Калинина. Потом она стала ТЭЦ-1.

9  мая 1936 года в  соответствии с  генеральным планом города было принято решение о  разбивке площади у  здания Запсибкрайисполкома. Площади присвоили имя одиозного партийного деятеля Роберта Эйхе.

9  мая 1945 года на  этой самой  — только уже безымянной  — площади перед облисполкомом на  стихийный митинг собрались 150 тысяч новосибирцев. Первый секретарь новосибирского обкома Михаил Кулагин произнёс свою легендарную речь, которую он  начал словами: «Долгожданное свершилось! Германия разбита!»

1 / 3 Победный вальс в Новосибирске 9 мая 1945 года Фото: музей Новосибирска

9  мая 1989 года состоялся первый концерт новосибирского ансамбля песни и  пляски «Чалдоны».

10  мая 1927 года на  Андреевской площади  — ныне это площадь Кондратюка  — на  пересечении улиц Фрунзе и  Советской, открылся цирк «Паллас». Он  стал первым в  городе большим стационарным цирком. Цирковые балаганы в  Ново-Николаевском посёлке появились ещё в  конце XIX  века, а  в  начале  XX века в  городе работало несколько частных шатровых цирков. Это были небольшие круглые деревянные здания. Первый стационарный цирк тоже был деревянным, но  он  был рассчитан на  2000  мест.

10  мая 1939 года Новосибирский завод металлоконструкций выдал первую продукцию  — каркас и  бак водонапорной башни у  будущей площади Маркса.

11  мая 1909 года в  Ново-Николаевске случился большой разрушительный пожар. Возгорание произошло на  улице Каинской, но  огонь быстро распространился по  Центральной части. В  результате пожар, который бушевал всю ночь до  утра, уничтожил 22  квартала, а  в  них почти восемь сотен домов. Более 6000 человек остались без крова. Ущерб от  огня превысил 5  млн рублей. 

11  мая 1973 года от  пристани Чернышёвской Новосибирского речного порта до  Колпашева в  первый рейс отправилось быстроходное пассажирское судно «Ракета-288». 544 километра «Ракета» прошла за  10  часов.

12  мая 1922 года президиум Ново-Николаевского губкома РКП(б) признал необходимым ввести платное пользование книгами в  советских библиотеках.

12  мая 1979 года на  месте нынешней станции метро «Октябрьская» была забита первая свая. Этот день считается началом строительства Новосибирского метрополитена.

14  мая 1968 года на  Красном проспекте, 2  состоялось открытие Дома учителя.

14  мая 1970 года состоялся торжественный митинг, посвящённый закладке первого камня Сибирского отделения ВАСХНИЛ, то  есть Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина.

14  мая 1992 года постановлением мэрии создан Сибирский кадетский корпус в  Новосибирске. Он  стал первым из  официально возрождённых в  стране. Первые кадеты приняли присягу 29  октября 1992  года. С  2003 года в  Сибирском кадетском корпусе действует уникальный проект  — городская экспериментальная площадка для разработки модели женского образования «Академия благородных девиц».

12  мая 1945 года оперой Михаила Глинки «Иван Сусанин» открылся Новосибирский государственный театр оперы и  балета.

Открытие оперного театра планировали ещё на  1  августа 1941  года, но  помешала война. В  годы Великой Отечественной в  здании театра размещались цеха оборонного завода, а  также коллекции 20  эвакуированных музеев. В  1944 году они вернулись по  домам.

Руководство Оперного собирает труппу, в  которой весной 1945 года было уже более тысячи человек, и  назначает открытие на  29  апреля, но  тоже не  состоялось. Театр открыли 12  мая  — премьерой оперы Михаила Глинки «Иван Сусанин».

1 / 6 Строительство оперного театра, рабочие эскизы Фото: Павел Комаров, nsknews.info

В  зале Театра Оперы и  балета было 2200  мест. По  тем временам зал был просто огромным. Билеты не  продавали ни  на  12-е, ни  на  13  мая. На  премьеру можно было попасть только по  приглашениям. Доставались они, разумеется, не  всем, а  только избранным. И, кстати, не  только партийным руководителям и  советским чиновникам, но  и, например, лучшим работникам эвакуированных заводов и  передовикам производства. Женщины старались надеть свои самые лучшие наряды  — из  тех, что были, конечно. А  Оперный театр своих первых зрителей поражал размером, роскошью и  блеском.

Замечательные воспоминания об  этом оставил Владилен Георгиевич Липин  — заслуженный врач Российской Федерации, бывший начальник отделения окружного военно-клинического госпиталя Министерства обороны. В  1945 году был ещё мальчишкой. Вот что он  писал:

«Впечатление от  огромного, великолепного, ослепительного здания просто оглушило и  лишило речи. С  высоты третьего яруса одним взглядом трудно было охватить всё: занавес, ложи, сотни людей, фигуры богов (не  всех и  узнали). Мы  торопились везде побывать, но  вот в  партер нас не  пустили. На  этажах были стенды с  фотографиями, сделанными во  время строительства здания, репетиционного процесса, а  также тех экспонатов, что хранились в  театре во  время Великой Отечественной войны. 

В  антракте опять бегали по  этажам. Среди зрителей было много военных. Помню, что удивлялся, глядя на  женщин в  мехах, не  понимал, зачем они их  надели, ведь и  так жарко. Буфет привлек запахами фруктов, шоколада и  духов, там я  впервые увидел ананас».

Всех желающих театр 12  мая, конечно, не  вместил. Упоминается, что репродукторы вывели на  площадь перед театром  — все слушали, что происходит внутри. И  когда хор запел финальную часть оперы  — «Славься...»  — пели все: артисты на  сцене, приглашённые зрители в  зале  — стоя  — и  народ на  площади. Артистов долго не  отпускали со  сцены, на  них обрушилась просто буря аплодисментов.

А  вот что писал начальник Управления по  делам искусства при Совете народных комиссаров РСФСР в  газете «Советская Сибирь» в  номере от  12  мая 1945  года:

«В  годы Великой Отечественной войны против фашистской Германии ни  на  мгновение не  прекращалась созидательно-творческая деятельность нашего народа, и  одним из  результатов является вступление в  строй такого чрезвычайно крупного очага советской культуры, каким по  праву должен быть признан Новосибирский государственный театр оперы и  балета.

За  сравнительно короткое время сформирован оперно-балетный коллектив, по  своей численности стоящий примерно на  третьем месте в  СССР. Его творческий и  технический аппарат достигает тысячи человек, из  которых большинство квалифицированных, прошедших длительную выучку специалистов...»

Новосибирский театр оперы и  балета стал не  только главным символам сибирской столицы, он  вошёл в  историю и  как символ победы в  Великой Отечественной войне.

Гости в  студии «Городской волны»  — руководители отделов Музея Новосибирска: заведующая Музеем Калининского района «На  Богданке» Алёна Овчинникова и  заведующая музеем «Заельцовка» Татьяна Голубченко.

Евгений Ларин: Очередную годовщину победы в  Великой Отечественной войне на  этой неделе отметил Новосибирск вместе со  всей нашей огромной страной.  78  лет назад  — уже 78! —  граждане Советского Союза услышали из  репродукторов до  боли знакомый голос Левитана и  долгожданные слова о  безоговорочной капитуляции Германии.

Есть ещё немало людей, которые помнят этот день, 9  мая 1945  года, помнят, как они это услышали и  что они при этом почувствовали. Они, конечно, были детьми или очень молодыми людьми. И  сейчас их  с  каждым днём становится всё меньше. Ну, а  тех, кто помнит саму войну, участников сражений, уже практически не  осталось.

Но  мы  помним  их, чтим их  память. Помним не  просто как солдат той войны, все они ведь кому-то кем-то приходятся: дедушками, бабушками, папами, мамами, дядями и  так далее.

Точнее, так: у  предметов, наверное, всё-таки нет своей собственной памяти (хотя как знать, что нам ещё скажут учёные), но  всё  же предметы  — это такие якоря для нашей, человеческой памяти.

Подобные предметы есть, наверное, в  любом музее, даже просто в  красном уголке маленькой сельской школы. Война оставила множество таких экспонатов. А  что это за  предметы? Каски (нередко пробитые, конечно), гильзы, военные билеты, что-то из  обмундирования, погоны, возможно, полевая сумка офицера, возможно, трофейный швейцарский нож или даже часы. Хотя, конечно, такие вещи, как правило, это семейные реликвии, они реже оказываются в  музейных витринах. А  на  витрине может быть просто алюминиевая солдатская ложка. Ну, если сильно повезёт, то, чей-то именной портсигар. И  это большая удача, будет уже намного больше. В  общем, каждый из  нас хоть раз видел такую коллекцию. А  скорее всего, не  раз и  не  два.

Безусловно, все эти предметы рассказывают нам про войну. Они говорят как будто о  многом, но, по  большому счёту, ни  о  чëм. Чаще всего они ничьи, они  — просто про войну.

Но  есть совсем другие предметы, они тоже про войну, но  для музейщиков и  посетителей музеев они представляют особую ценность. Это предметы, у  каждого из  которых есть своя история или даже легенда. И  вот эти истории и  легенды мы  бережно храним и  их  рассказываем посетителям в  музее. И  вот тогда предметы уже как  бы начинают говорить голосами музейных сотрудников и  перестают быть просто предметами про войну. Они становятся предметами про реальных людей в  той войне. Несколько таких предметов есть и  в  фондах Музея Новосибирска. И  вот о  них мы  сегодня и  поговорим.

Алёна Евгеньевна, у  вас в  музее «На  Богданке» есть выставка, пополняемая или реэкспонируемая «выставка-книга», как вы  её  называете. И  это выставка  — как раз о  людях в  войне, даже в  трёх войнах...

Алёна Овчинникова: Да, Великая Отечественная война, Афганистан и  Северный Кавказ.

Евгений Ларин: Сегодня нас будет интересовать Великая Отечественная война. У  вас есть вещи, которые принадлежали её  участницам  — санитаркам.

Алёна Овчинникова: Да, совершенно верно. Наша выставка называется «Непридуманные истории». На  ней мы  решили собрать истории наших ветеранов, жителей Калининского района. В  этом году мы  решили показать истории женщин  — участниц Великой Отечественной войны. Это Нина Георгиевна Яковлева, в  прошлом году её  исполнилось 100  лет, а  также Анна Алексеевна Левина. На  выставке представлены сапожки и  шинель Анны Алексеевны. Это личные вещи, через которые мы  делимся историями жителей нашего Калининского района. Это женщины с  уникальной судьбой, которые на  медицинской службе внесли огромный вклад в  победу. Анна Алексеевна была лейтенантом медицинской службы, а  Нина Георгиевна  — акушеркой.

Евгений Ларин: А  как такие предметы попадают в  музей? Они  же сначала, наверное, были у  кого-то дома, хранились как семейные реликвии. Как люди расстаются с  теми предметами, которые, возможно, им  были дороги, а  они их  отдают в  музей?

Алёна Овчинникова: Есть несколько путей, которыми предметы попадают в  музей. В  первую очередь, это происходит благодаря родственникам, которые отдают эти предметы. Возможно, кому-то и  не  очень легко с  ними расставаться, но, тем не  менее, люди понимают, насколько это важно, чтобы все жители нашего города увидели эти вещи, познакомились с  личными историями. 

Конечно, помимо этого мы  работаем с  ветеранскими организациями, которые тоже нам помогают в  поиске предметов. Ещё один момент  — это предметы, которыми делятся с  нами поисковики.

Евгений Ларин: Вот! Я  никогда не  участвовал в  поисковом отряде, я  могу только представить, как это происходит. Вот выходят люди в  поле, где было сражение, проходил бой, и  начинают что-то искать?

Алёна Овчинникова: Конечно, у  них есть свои технологии. Я  знаю, что и  ребята из  Новосибирского кадетского корпуса проводят такие раскопки. Это отдельная тема для разговора  — как они всё это находят. Сейчас можно пользоваться современными технологиями, картами, делать сверку территории. Они находят места, где были окопы, какие-то углубления.

Евгений Ларин: То  есть они не  просто в  чистом поле ищут, они отыскивают какие-то укреплённые сооружения?

Алёна Овчинникова: Да, они сверяются с  историческими событиями, с  картами и  так далее, находят места, где много, например, частей от  снарядов, гильз. Если этого всего много, значит, здесь явно был бой, и  здесь можно начинать поиски.

С  2013-го по  2017-й годы сотрудники Музея Калининского района участвовали в  мемориальных мероприятиях в  городе Белом Тверской области, также там проводились раскопки. В  2014 году проводилась эксгумация, были подняты останки 267  бойцов. Но  при этом было найдено только девять медальонов, шесть их  них удалось прочитать. Только представьте, что из  267 человек только шестеро смогли вновь обрести свои имена!

Евгений Ларин: Почему так мало медальонов? Я  слышал, что это была дурная примета,  — носить при себе такой смертный медальон, поэтому этого часто не  делали.

Алёна Овчинникова: Да, медальоны редко находят по  разным причинам. В  том числе есть, к  сожалению, общие захоронения, где останки находятся в  таком перемешанном состоянии, что очень сложно определить, какому человеку они принадлежат. Это очень сложный кропотливый процесс.

Как говорят, гораздо легче опознать останки лётчиков. Пилота можно определить по  самолёту, по  бортовому номеру или по  журналу боевых вылетов. Можно составить картину того, как это происходило, и  где именно находятся останки.

Евгений Ларин: Вы  же из  той поездки в  город Белый что-то привезли и  себе в  музей?

Алёна Овчинникова: Да, поисковый отряд «Кондор» из  Бердска действительно передал нам много материалов с  раскопок  — каску, противогаз, ботинки красноармейца и  так далее. Все эти предметы сейчас выставлены у  нас в  зале и  их  можно увидеть.

Евгений Ларин: Известно, кому они принадлежали? Или это та  же ситуация, как у  нас в  школьном кабинете истории  — я  помню, там было было несколько касок, гильз, какой-то автомат, и  всё это абсолютно ничего нам не  рассказывало о  войне.

Алёна Овчинникова: Конечно, в  большинстве случаев предметы безымянные, очень сложно определить, кому они принадлежали. Тем не  менее, есть и  вещи, на  которых солдаты оставили надписи, например, портсигары с  дарственными надписями.

У  нас есть смертный медальон, который принадлежал Михаилу Ивановичу Волосатову  — он  погиб под Ленинградом. Спустя несколько десятилетий там проводились раскопки, поисковый отряд нашёл этот смертный медальон буквально в  болоте и  передал его родственникам бойца. Мы  им  безмерно благодарны за  то, что впоследствии этот медальон перешёл к  нам и  теперь хранится у  нас в  музее.

Евгений Ларин: Кстати, о  портсигаре. Татьяна Петровна, до  того, как мы  включили микрофон, вы  рассказали, я  считаю, шикарную историю, связанную с  портсигаром. Расскажите эту историю нашим слушателям!

Татьяна Голубченко: Да, это уникальная история. Один из  очень известных крупных новосибирских заводов, приехавший в  эвакуацию из  подмосковного Красногорска  — Приборостроительный завод имени Ленина  — во  время войны взял шефство над 4-м Гвардейским миномётным полком. Они собирали средства на  покупку «Катюш», очень активно общались, участие в  жизни полка принимали комсомольская и  партийная организации завода. 

Уже спустя много лет, когда во  время празднования одной из  годовщин Победы он  приезжал на  встречу с  заводчанами, он  передал этот портсигар в  музей. И  помимо того, что на  нём есть дарственная надпись от  заводчан Ивану Никифоровичу, на  портсигаре есть ещё следы, вмятины от  осколков  — он  рассказал, что этот портсигар спас ему жизнь. 

Вот такая уникальная история. Иван Никифорович с  огромным теплом всегда отзывался о  любимом заводе, который позволил ему таким способом остаться живым на  фронте.

Евгений Ларин: Алёна Евгеньевна, я  знаю, что у  вас в  музее есть замечательный предмет. Вы  его анонсируете в  социальных сетях, приглашая к  себе на  выставку. Это патефон. Современные молодые люди даже не  знают, что это такое. История, связанная с  этим патефоном, тоже достойна внимания.

Алёна Овчинникова: Совершенно верно, у  нас есть замечательный патефон производства 1935 года британской фирмы «Коламбия». Наш ветеран Великой Отечественной войны, капитан интендантской службы Семён Никифорович Шубин обнаружил вот такой трофей в  одном из  разрушенных домов во  время боёв под Сталинградом. Он  решил взять его себе  — и  с  этим патефоном прошёл буквально всю войну. И  даже после Великой Отечественной войны он  всегда брал его с  собой, везде с  ним путешествовал.

Евгений Ларин: А  как  же он  его таскал с  собой по  военным дорогам? Его ведь в  карман не  положишь! Да  и  не  по  уставу это!

Алёна Овчинникова: И  тем не  менее, для солдата это была важная вещь. Война войной, но  были и  перерывы, было время и  на  то, чтобы пообщаться с  однополчанами, послушать музыку. Это тоже очень важно. Такая вещь была нужна солдатам в  свободное от  сражений время. Потом, спустя годы, в  2002  году...

Евгений Ларин: То  есть он  не  просто привёз этот патефон с  фронта, он  сохранил его на  долгие годы?

Алёна Овчинникова: Да, он  его привёз, периодически его включал, ухаживал за  ним. И  если он  отправлялся куда-нибудь, он  всегда брал с  собой патефон. Это была для него незаменимая вещь.

Евгений Ларин: Талисман!

Алёна Овчинникова: Да, что-то в  этом роде. И  в  2002  году, когда Семён Никифорович отравился в  гости в  город Белово Кемеровской области к  своей сестре, то  он  решил расстаться с  этой замечательной вещью и  подарить патефон своему племяннику Валентину Павловичу Конькову  — передал ему семейную реликвию. Потом Коньков переехал в  Новосибирск, а  когда отрылся Музей Калининского района, Валентин Павлович решил передать его нам, и  теперь этот патефон стоит у  нас в  музее, и  посетители могут с  ним познакомится.

Евгений Ларин: Передать патефон в  музей  — это была инициатива владельца этой вещи? Или его пришлось убеждать?

Алёна Овчинникова: Нет, это сам Валентин Павлович Коньков решил передать патефон в  музей. Он  стал одним из  первых экспонатов Музей Калининского района.

Евгений Ларин: А  его можно завести и  послушать?

Алёна Овчинникова: Он  работает, но  поскольку патефон находится в  основном фонде, а  с  предметами основных фондов нельзя производить никаких подобных манипуляций, мы  его не  включаем. Но  у  нас есть и  другие патефоны, которые мы  используем на  наших мероприятиях, периодически у  нас можно услышать звук патефона.

Евгений Ларин: Я  не  очень-то разбираюсь в  патефонах, но  мне интересно, можно  ли на  патефоне послушать пластинки, скажем, 1970-х  — 1980-х годов, они к  нему подойдут? Про современные виниловые пластинки я  не  говорю, потому что знаю, что они уже совсем другие.

Алёна Овчинникова: Вообще, нужно использовать именно патефонные пластинки, они отличаются от  тех, что выпускали позже. Патефонные пластинки у  нас в  музее есть, на  них записаны самые разные произведения, причём не  только музыкальные. Например, на  последнем мероприятии мы  включали детские сказки, и  дети были просто в  восторге, слушая сказку про лису и  прочие. Это удивительно! Кстати, для нас было неожиданностью  то, насколько патефоны оказались громкими. У  нас на  мероприятии был совсем небольшой патефон, но  звук был буквально на  весь музей.

Евгений Ларин: Если я  правильно понимаю, эра патефонов наступила после граммофонов, и  это были 1930-40-е годы. И  уже тогда на  пластинках выпускали сказки про лису? Прекрасно!

Алёна Овчинникова: И  при этом патефон гораздо удобнее граммофона, потому что у  него нет этой огромной трубы. Были очень компактные патефоны, некоторые  — очень маленькие. И  их  удобно было брать с  собой.

Евгений Ларин: Татьяна Петровна, раз уж  мы  затронули музыкальную тему, подхватывайте!

Татьяна Голубченко: Да, у  нас в  фондах есть очень интересный предмет. Попал он  к  нам в  2003  году. Его передала в  музей жительница Заельцовского района Алла Андреевна Кондурова. Это скрипка. 

Начну с  того, что, когда мы  исследовали этот инструмент, мы  увидели на  нём клеймо мастера  — «Giovanni Paolo Maggini, 1695  г.». Джованни Паоло Маджини  — это знаменитый итальянский скрипичный мастер. Вообще, когда мы  изучали эту тему, то  выяснили, что у  скрипичных мастеров была преемственность, складывались целые династии. Маджини был как раз из  такой скрипичной династии. Было удивительно  то, каким образом эта скрипка очутилась в  Новосибирске.

В  наш город она приехала из  Кронштадта, проделав такой долгий путь. Владельцем этой скрипки был Пётр Николаевич Леппянен. В  1938 году он  был репрессирован. Леппянен был мастером на  судоремонтном заводе, а  потом какое-то время он  играл в  ресторане в  Кронштадте, и  его там называли «кронштадтским Паганини». Вот такие произошли в  биографии человека кардинальные изменения, будучи мастером на  судоремонтном заводе, он  прекрасно играл скрипке. А  вот как он  к  нему попала,  — об  этом история умалчивает. Эта история в  семье не  сохранилась. Но, когда в  1938 году Петра Николаевича репрессировали и  расстреляли, семья сохранила эту скрипку. Во  время эвакуации из  Ленинграда в  1942 году скрипку привезла в  Новосибирск племянница Леппянена Алла Андреевна Кондурова. Долгое время скрипка хранилась в  семье Кондуровых. Затем Алла Андреевна по  своей инициативе передала эту скрипку в  Музей Заельцовского района, и  мы  ей  очень благодарны, потому что это насколько интересный экспонат, он  вызывает столько восторга и  восхищения не  только у  посетителей, но  и  у  нас самих.

Евгений Ларин: Но  на  ней тоже нельзя играть?

Татьяна Голубченко: Играть на  ней нельзя. Помимо того, что это фондовый предмет, скрипка немного повреждена. К  тому  же, такой инструмент требует к  себе особого отношения, а  он  прошёл серьёзные перипетии.

Евгений Ларин: Что ещё передавали вам в  музей люди по  своей инициативе или по  вашей настоятельной просьбе?

Татьяна Голубченко: К  нам попал ещё один предмет, он  тоже связан с  Новосибирским приборостроительным заводом. Это рабочее кресло Карапета Аршаковича Арабьяна, человека в  своём роде легендарного, начальника производства завода. Он  приехал в  эвакуацию в  Новосибирск вместе с  заводом. Он  был очень хорошим инженером, работал мастером, а  на  тот момент, когда завод перебрался в  Новосибирск, Арабьян уже был начальником производства. Это человек, чья трудовая биография составляет 60  лет! Он  60  лет работал на  заводе. Люди не  все столько живут, сколько лет насчитывает его трудовой стаж. Он  был очень уважаемым человеком, с  ним многие работали, его помнят на  заводе до  сих пор.

Кресло, о  котором идёт речь, интересно само по  себе  — у  него интересные формы. Это был рабочий инструмент Карапета Аршаковича, который он  привёз с  собой во  время эвакуации завода. И  кресло сохранилось, оно в  неплохом состоянии, мы  его поддерживаем. Оно представлено в  нашей экспозиции.

Евгений Ларин: В  музеях часто можно увидеть столы и  кресла великих писателей. Видимо, Арабьян был великим начальником производства!

Татьяна Голубченко: Однозначно. Это точно бесспорно.

Ещё была очень интересная история с  сумочкой, которая появилась в  нашей экспозиции. Её  передала нам Елизавета Николаевна Грачёва. В  молодости на  фронте она была связисткой. Она была очень хрупкой миниатюрной девушкой.

Уже буквально в  последний месяц войны в  предместьях Берлина она попала в  интересную историю. Там, где совершенно не  ожидали, что немцы могут напасть, они попали под обстрел. Елизавета Николаевна заметила, как был ранен один солдат. У  него были перебиты обе ноги. Она не  была медиком, но  решила, что должна вытащить бойца из-под обстрела. Солдат этот был достаточно крупным мужчиной, но  она не  задумываясь просто взяла и  на  себе его вытащила, передала медикам. А  буквально через несколько дней после этого произошла их  встреча  — случайно встретились медицинская машина и  машина связистов. И  солдат её  узнал. Она как будто уже и  забыла об  этом случае  — ну, вытащила и  вытащила,  — а  он  не  забыл. И  он  был настолько растроган её  поступком, её  подвигом, что отдал ей  всё, что у  него было. А  у  него с  собой была женская сумочка. Истории о  том, как она к  нему попала, мы  не  знаем. Возможно, он  её  где-то нашёл, возможно, хотел отвезти жене  — словом, она у  него просто была. Он  эту сумочку подарил Елизавете Николаевне в  знак признательности. И  она всю жизнь её  хранила, а  когда уже стала совсем пожилой женщиной, передала её  в  музей. Очень трогательная история, просто потрясающая.

Евгений Ларин: Мне кажется, что такая история должна была закончиться тем, что Елизавета Николаевна должна была взять фамилию этого бойца!

Татьяна Голубченко: Видимо, не  успела, он  уехал далеко, в  госпиталь.

Евгений Ларин: Кстати, о  романтических историях. Я  читал, что женщины в  тылу, готовя подарки для солдат на  фронте, нередко вышивали для них кисеты  — их  отправляли совершенно незнакомым людям. А  внутрь этих кисетов часто вкладывали записки, что-то в  духе «бей врага» и  тому подобное. 

И  вот ещё важный момент. Личные вещи бойцов, такие как кисеты, портсигары, которые могли случайно перекочевать в  карман товарища, нередко подписывали. С  этим, думаю, тоже связано достаточно много историй.

Алёна Овчинникова: Да, конечно. Причём подписывали не  только кисеты или портсигары, но  и  другие простые бытовые вещи тоже оказывались с  надписями. Например, поисковики рассказывали, что во  время полевых работ в  Белоруссии они нашли солдатскую ложку, подписанную фамилией и  именем. Когда они стали изучать, какие именно подразделения находились на  этой территории, просматривали списки бойцов, то  обнаружили, что с  таким именем и  фамилией там был только один солдат. Таким образом, такой простой предмет, как ложка, помог идентифицировать солдата. Это удивительно, но  и  так бывает!

Евгений Ларин: Конечно, когда предмет подписан, это облегчает задачу, хотя, конечно, обстоятельства бывают разные.

Татьяна Голубченко: Но  подписанные предметы встречаются довольно редко.

Евгений Ларин: У  нас осталось не  так много времени, но  ещё остались истории. Давайте мы  их  расскажем, чтобы они не  потерялись.

Татьяна Голубченко: В  экспозиции нашего музея представлен легендарный трудяга, автомобиль-фронтовик, участник боёв Великой Отечественной войны  — ГАЗ-67. Его нашли в  Воронежской области. Восстановил автомобиль и  передал нашему музею на  временное хранение Алексей Витальевич Симушин. Машина на  ходу, она сама приехала к  нам в  музей, сейчас можно посмотреть, как она выглядит. Это представитель командирских машин. Это мог быть и  автомобиль-разведчик, он  мог перевозить солдат-пехотинцев, возможно, раненых. 

Его очень часто использовали в  качестве артиллерийского тягача. Это наш маленький «Виллис», аналог знаменитого американского военного автомобиля. У  него нет дверей, они там просто не  предусмотрены. Рулевое колесо этой машины сделано из  гнутого дерева, и  с  этим связана интересная история. Когда в  1943 году начали выпускать эти машины, сгорел цех, который выпускал карболитовые элементы, и  за  ночь пришлось осваивать новую технологию  — делать рулевые колёса из  дерева. А  нашим шофёрам это понравилось, потому что руки зимой к  рулю не  пристывали.

Евгений Ларин: А  известно, чья это была машина?

Татьяна Голубченко: К  сожалению, нет. Но  её  нашли в  местах боёв под Воронежем  — буквально в  чистом поле. Вот такая история.

И  ещё не  могу не  рассказать о  замечательном платье, которое у  нас находится в  комнате 1950-х годов. Это синенькое платьице, очень скромное, красивое, с  вышивкой. К  нам в  музей оно тоже попало интересным образом.

Во  время войны семья репрессированных евреев жила в  Казахстане в  семье Пелагеи Петровны Коршуновой. Они прожили вместе всю войну, у  них были очень хорошие отношения. Им  приходили посылки с  гуманитарной помощью из  Америки, и  вот в  одной из  этих посылок было это платье. Они и  было подарено хозяйке дома в  качестве благодарности за  приют. Она передала его сначала своей дочери, потом оно перешло к  внучке, а  внучка Пелагеи Петровны  — Любовь Александровна Краснобаева  — передала это платье нашему музею.

Евгений Ларин: Что  ж, я  думаю, мы  сегодня все убедились, как это важно  — уметь заставить предметы говорить и  рассказывать истории.

Алёна Овчинникова: Конечно. Очень важно, когда музей пополняется предметами с  историями. Конечно, мы  можем просто рассказывать о  Великой Отечественной войне, о  важных сражениях, о  различных событиях, но, как показывает практика, для молодого поколения очень важно рассказывать это через личные истории, истории ветеранов, жителей нашего города, наших районов. Таким образом, истории оживают и  становится уникальными  — мы  понимаем, что это наш земляк, он  прошёл войну и  совершил свой маленький подвиг.