Благая наука

Евгений Михайлович Благитко — один из основателей новосибирской хирургической школы, профессор кафедры госпитальной хирургии НГМУ, доктор медицинских наук, автор 352 научных работ и монографий, главный хирург области в течение 20 лет — до 2006 года, был депутатом — того самого, расстрелянного Верховного Совета, заслуженный врач, почётный гражданин Новосибирской области. В свои 80 лет он продолжает оперировать. Областная клиническая больница, которой Евгений Михайлович посвятил более полувека, в день его юбилея, 18 февраля, собрала научно-практическую конференцию.

— Евгений Михайлович, как вы поняли, что хотели бы связать свою жизнь с медициной?

— Не могу сказать, как другие, что ещё с рождения хотел стать хирургом, — не было такого. Поскольку я крестьянский сын и на целую эпоху старше вас, нынешних, вырос я при частном хозяйстве. В России колхозы стали создавать в 1928 году, а в тех местах, откуда я родом, первая попытка организовать колхозы и совхозы была предпринята в 1948 году. Так рос я в условиях частного хозяйства. И поскольку я это понимал, мне хотелось стать ветеринаром. Поступил в техникум, отучился четыре года, поработал год и пошёл в армию. Служил в танковых войсках, но мне эти железяки были не по нутру, вот и остался в учебном полку. Это были времена Хрущёва, министр издал указ — директоров полковых аптек уволили и набрали на эти должности фельдшеров из призванных на службу с окладом 30 рублей в месяц. И меня назначили начальником полковой аптеки, я два года им был. В нашем полку был только один старший врач, и дел у него всяких хватало. А поскольку я жил прямо в помещении аптеки, мне приходилось и зубы солдатам удалять — если болит, деваться некуда, — и всевозможные гнойники вскрывать, и офицерских жён беременных в роддом возить. Однажды не довёз — пришлось в машине роды принимать.

— Переживали?

— Конечно, одно дело роды у животного принять, а другое — у женщины. И в итоге решил, что всё-таки пойду в медицину. И, может быть, не пошёл бы — стоял на распутье, хотел поступать в сельхозакадемию, в Москву. Но какая-та непорядочная дама на моё письмо ответила: у вас есть хорошая специальность, вы уже имеете опыт практической работы, ну и живите так. Тем самым перекрыла мне доступ в сельхозакадемию. Так я окончательно решил поступать в медицинский. И поступил. Правда, вначале путался, когда учил анатомию, я же отлично учился в техникуме, а тут пришлось запоминать заново, какие и где части тела. Краниальная область, дорзальная часть спины. Полгода мучился, страдал, мысленно ставил лошадь на ноги, чтобы вспоминать, где это.

— А как попали в Новосибирскую областную больницу?

— Я учился хорошо, женился в институте, жена училась вместе со мной. Мне всё равно было, где работать. Поскольку меня знали в институте (я дважды занимался стройотрядами, был секретарём комитета комсомола), ректор Влаиль Петрович Казначеев предложил мне пойти в ординатуру на кафедру госпитальной хирургии, где я сейчас и работаю. Мой шеф, профессор, ныне покойный, был изумительным хирургом, оперировал очень аккуратно. И вот помню, в первый год ординатуры он оперирует, а я ему ассистирую. Он как раз оперировал кишку — и говорит: ну-ка я посмотрю, как ты шьёшь. Обычно учат: за один край поднял, потом — за другой, а я — раз, два и всё готово. Он удивился: ну, братец, ты и нахал… Я и рассказал, что работал ветеринаром, оперировал животных. Заканчивается ординатура, и он предлагает ректору оставить меня в ординатуре. Так я и осел на кафедре госпитальной хирургии, поэтому меня вся областная больница знает, потому что кафедра на её базе.

— И всё-таки почему вы выбрали именно хирургию?

— Когда сдавал экзамены в аспирантуру, экзаменатор спросил меня об этом же. Я ему с ходу выпалил: потому что это мужская профессия. И это действительно так. Не потому что женщины глупее, избави бог! В этой специальности нужно много читать, профессионально расти, а женщине, если она замужем, нужно штаны гладить, рубахи стирать, детей рожать, сопли вытирать. А мужик должен профессией заниматься. Хотя сейчас женщин в нашей профессии всё больше — и в медицине, и в хирургии. Я люблю хирургию, до сих пор оперирую, несмотря на возраст. Правда, если раньше я мог по 2-3 операции в день делать, то сейчас зачем пуп надрывать?! Каждый день мне в табеле ставят шесть часов — в операционной ли я, со студентами или с больными. От участия в платных услугах я отказался. Считаю это неправильным, в своё время хоть и беднее была медицина, но ведь как-то же могли бесплатно людей лечить.

— Ваши студенты — это новое поколение отличается от вас, какими вы были тогда?

— Я студентам только читаю лекции, практических занятий не веду, изредка принимаю экзамены, а в основном всю жизнь занимаюсь с ними постдипломным образованием. Это люди, которые уже сдали госэкзамены, получили диплом и ещё два года получают образование в ординатуре. И вот у меня их сегодня 30 душ. Отличаются ли они от нашего поколения? Увы, да. Куда-то стыд теряется, как камфора испаряется. Вот он смотрит в глаза, подло так, его спрашиваешь: ты почему толком не выучил? Некогда было, отвечает. А чем ты занимался? Я всю жизнь ставил много двоек, такой уж у меня характер, хотя это, может, меня не красит. Преподаватель не может быть мягким. Он или должен уйти, или поменять характер, потому что слушать, как студент врёт, и не уметь вправить ему мозги, не научить оперировать — за что такого преподавателя уважать? Зато потом этот человек скажет тебе спасибо. И говорят, благодарят, когда заканчивают у меня учёбу.

— Одна из двух ваших дочерей, Наталья — главный детский ревматолог области, в прошлом году получила звание заслуженного врача. Наверное, это очень приятно?

— Отрадно. Потому что редко так работают, как она, — целыми днями, в выходные. И всю душу вкладывает. Поэтому для меня это огромная радость, как награда.

— У вас своя конюшня. Откуда эта любовь к лошадям?

— На лошадях я ездил с четырёх лет. Утром мать идёт корову доить, а я в курятник, беру два яйца, ложку сахару, мать наливает в эту мисочку молока, взбиваю всё ложкой до однородной массы и даю жеребёнку. У тех хозяев, где жеребёнка не докармливают, он через месяц уже без кудряшек. А наш, как родился, так кудрявый полгода ходил, шёрстка блестит. И по двору за мной бегал как собачонка.

— Двадцать лет назад, когда вы завели лошадь, это было непросто?

— Как главный хирург, я много ездил по районам, мы же тогда проверяли районные больницы, амбулатории, фельдшерские пункты, участковые больницы. И если я ехал и видел, что где-то большой табун лошадей, останавливался, спрашивал, есть ли седло и можно ли покататься. Накатаюсь с удовольствием, а после еду домой и думаю: надо завести своего коня. Конюшню для одного коня сделать было несложно, но ведь нужно кормить три раза в день и ухаживать за ним, а меня сутками дома не было. Эти бредовые идеи меня навещали периодически. А когда в «Советской Сибири» к моему дню рождения появилась статья в газете, где было сказано, что я любитель лошадей, на следующий день мне позвонил зав государственной конюшни, пригласил к себе. Мы встретились, поговорили, он предложил купить коня и поставить в госконюшню, я посмотрел, что там шум-гам, и решил делать свою конюшню. Привлёк друзей, сначала нас было четверо, а теперь трое, четвёртый ушел в другое дело. Я сделал проект по классическому образцу. И теперь для меня конюшня и музей — почти второй дом. С удовольствием прихожу сюда. Коней и без меня кормят, я прихожу угостить чем-нибудь вкусным, посмотреть всё ли хорошо, на месте ли упряжь, предметы ухода. Людей аккуратных — единицы. А я не люблю беспорядок, я ведь хохол, как не похвастаться, у меня всё должно быть чисто и аккуратно.

— Часто здесь бываете?

— Раньше, когда овёс был дешёвый, у меня было шесть голов. Тонна овса стоила 480 рублей, а сейчас шесть с половиной тысяч. Плюс у дочери аллергия, внучке это всё не очень нужно. Так что я оставил Принца и Бурана, остальных продал Юрию Фёдоровичу Бугакову, директору племзавода «Ирмень». Это самое богатое хозяйство в области и самый порядочный директор. Я бы даже, если он не захотел купить, а мы друзья, ему подарил, потому что знаю: кони будут сыты и ухожены.

— Расскажите о своих нынешних питомцах. Чем они примечательны?

— Принц — шетлендский пони, он немного больше своих собратьев, потому что хозяин его любит и хорошо кормит. Лапушка моя, ему всего три года. Принцем я его назвал, потому что у него четыре масти. Когда захожу, он начинает ржать так, что слышно на всю улицу. В прошлом году я забирал его на дачу. А Буран здесь оставался. Буран — орловский рысак, упряжной, ему 14 лет. Дорогу на дачу тогда только защебенили крупной щебёнкой, она ещё не утоптанная была, копыта о такую будут крошиться. Поэтому он оставался здесь, а это маленькое чадо — Принц — мимо заборов хоть куда пройдёт. Но характер ещё тот: все пони кусучие, дерущиеся, упрямые — за ним убираешь и смотришь, чтобы не извернулся и не укусил. Меня как-то Иван Индинок пригласил на свой юбилей, а накануне эта малявка сбросил недоуздок, я решил надеть, как полагается, а он встал на дыбы и ногой мне дал в висок, я так и пошёл на юбилей с заплаткой на лице. Кроме того, на него же не сядешь, чтобы покататься. Нынче летом заберу Бурана и буду ездить. А какая красота утром проехаться верхом по лесу — птицы щебечут, роса, блаженство!

— Музей в конном клубе «Заря» — ваших рук дело. Продолжаете его пополнять?

— Конюшня внизу уже была сделана, а здесь, наверху, — только стены и крыша: наступил дефолт, у друзей-компаньонов деньги закончились, и я делал всё сам. Приходил после операций и работал, пока не стемнело, — одну стену или потолок за вечер, на завтра вторую стену. Изначально не планировался музей, эта мысль пришла со временем. И вот в феврале будет двадцать лет, как я начал собирать его. Для меня с этих помещений начиналась родина — точнее, я в неё возвращался.

Марина ШАБАНОВА | Фото Валерия ПАНОВА